В ОКОНЧАНИЕ НОМЕРА

ДЕПРЕССИЯ И ЕЕ РОЛЬ В ЖИЗНИ ГЕНИАЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Талантливые люди должны чувствовать на земле большую печаль

Ф. М. Достоевский

В данной статье мы расскажем об отношениях, складывавшихся с депрессией у тех, кого называют великими. Гениальность, к сожалению, не спасает от подавленного настроения, скорее наоборот — они часто сосуществуют. От визитов незваной гостьи страдали Линкольн, Черчилль, Хемингуей, Гоголь, Эйнштейн, Бетховен и многие другие.

Первым, обратившим внимание на связь между меланхолией и гениальностью, был Аристотель (384–322 г. до н. э.); более 2 тысячи лет назад он поставил следующий вопрос в трактате “Problemata”: “Почему люди, обладавшие большим талантом в области философии, управления государством, поэтического творчества или искусства, как правило, были меланхоликами? Некоторые из их страдали разлитием черной желчи, как, например, среди Героев — Геракл, а в более позднее время — Эмпедокл, Сократ и Платон, и многие другие замечательные личности”.

Прошли столетия, но ничего не изменилось, что подтверждают результаты недавнего европейского исследования. Ученые наблюдали за двумя группами лиц, по 30 человек в каждой. Первая группа состояла из литераторов, занимающихся творческим трудом, во второй были люди, чья работа не была связана с творчеством. В первой группе частота депрессии или мании составляла 80%, а во второй — всего 30%. Другое исследование, проведенное среди писателей Великобритании, показало, что более 30% из них ранее проходили амбулаторное или стационарное лечение по поводу депрессии.

Чтобы не быть голословными, приведем несколько цитат из дневников:

“Всю жизнь меня сопровождала тоска... Я ощущал тоску в моменты жизни, считающиеся радостными. Существеут болезненный контраст между радостью мгновения и мукой, трагизмом жизни в целом”. (Николай Бердяев).

“Кажется, я психически здоров. Правда, особого желания жить нет, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а что-то, вероятно, переходное и естественное в жизни”. (Антон Чехов).

“...Ты не можешь себе представить, как тогда и долго еще потом мне было плохо. “Это” продолжалось около пяти месяцев. Заключенное в кавычки означает, что, не видя своих стариков двенадцать лет, я проехал, не заметив их; что, имея твои отпечатки, я не читал их; что действие какой-то силы укорачивало мой сон с регулярностью заклятия...” (Борис Пастернак).

“Я самый жалкий из всех живых. Если то, что я чувствую, разделить на весь род человеческий, на земле не останется ни одной улыбки. Стану ли я лучше — не знаю. Боюсь, что нет, и это ужасно. Оставаться таким, как сейчас, невозможно. Я должен умереть или усовершенствоваться...” (Авраам Линкольн).

Жизнерадостность и стремление к жизни были основными чертами характера Пастернака. Бердяев всегда жил и писал вопреки обстоятельствам — даже когда в саду у его дома разрывались снаряды, он продолжал работать. Чехов, уже смертельно больной, вел свой привычный образ жизни. Авраам Линкольн отличался поражающим мужеством и целеустремленностью.

Все эти люди передавали нам через свои ощущения неповторимость и красоту жизни, но когда к ним приходила депрессия, их существование становилось бессмысленным и пустым. Они страдали, боролись и продолжали жить и творить. Но некоторые не выдерживали. Об этом — далее.

Николай Гоголь (1809–1852 гг.)

Гоголь всю жизнь страдал маниакально-депрессивным психозом. В состоянии мании писатель был полон энергии, силы, творческих идей, воплощавшихся в его ярких шедеврах. Но проходило время, и маятник смещался в другую сторону — наступала черная полоса. В 19-ом веке медицина была не в состоянии поставить точный диагноз, а тем более — назначить правильное лечение. В итоге врачи лечили Гоголя обертываниями в мокрую простыню, а его духовный наставник пытался излечить его строжайшим постом. Данные методы так и не смогли облегчить искренние страдания пациента.

Свой первый депрессивный приступ Гоголь пережил в Риме в 1840 году в возрасте 31 года. Свое состояние он описывает так: “Солнце, небо — все мне неприятно. Моя бедная душа: ей здесь нет убежища. Я теперь больше гожусь для монастыря, чем для светской жизни”. Но в 1841 году настроение его писем меняется на полностью противоположное: “Да, друг мой, я глубоко счастлив, я знаю и чувствую замечательную минуту, удивительные превращения происходят в душе моей”; “Труд — мой великий и спасительный подвиг”; “О, верь словам моим. Властью высшей украшено отныне мое слово”. Эти строки достаточно полно отражают два противоположных состояния, характеризующих особенности течения маниакально-депрессивного психоза.

В 1842 году во время нового приступа депрессии он пишет: “Мною овладела моя обычная (уже привычная) периодическая болезнь, во время которой я нахожусь в неподвижном состоянии в комнате иногда в течение 2–3 недель. Голова моя задеревенела. Разорваны последние узы, связывающие меня с миром. Нет чина выше монашеского”.

В 1846 году состояние писателя становится настолько неистерпимым, что “повеситься или утопиться кажется единственным выходом, подобным лекарству”. Впоследствии депрессивные эпизоды учащаются и протекают все тяжелее — в письме Жуковскому он пишет: “Что это со мной? Старость или временное оцепенение? Действительно ли 42 года для меня старость? Отчего, зачем на меня напало такое оцепенение — этого я не могу понять. Если бы вы знали, какие странные со мной происходят превращения, как все растерзано во мне. Боже, сколько я пережил, сколько перестрадал”.

Во время последнего приступа заболевания (декабрь 1851 — февраль 1852 года) литератор двое суток провел без пищи и воды, стоя на коленях перед иконой. Опасаясь за судьбу второго тома “Мертвых душ”, Гоголь пытается отдать рукопись графу Толстому, но тот отказывается, чтобы у мастера не возникло чувство, будто ему не доверяют. Но опасения Гоголя были оправданы — 11–12 февраля он сжигает всю рукопись второго тома, а мировая литература лишается... хочется написать “великого произведения”, но об этом мы не узнаем уже никогда. Вместе с рукописью уходит смысл не только творчества, но и жизни, в последующие 10 дней писатель будто угасал, глядя пустыми и безжизненными глазами в никуда, так и не заговорив ни с кем до самой смерти. Гоголь был фанатичным христианином, потому он избрал наиболее безопасный и тихий способ умереть — заморил себя голодом и смерть наконец принесла тот долгожданный покой, что подтверждают строки последних писем писателя: “Нужно же умирать, я уже готов, и умру…”, “Как сладко умирать...”.

Эрнест Хемингуэй (1899–1961 гг.)

Книги Хемингуэя называют учебниками жизни для мужчин. Одним из наиболее сильных произведений писателя по праву считается повесть “Старик и море”. В ней настойчиво звучит лозунг — “Не сдаваться. Идти до конца. Побеждать”. Сам образ автора представляется как воплощение жизнелюбия, сгусток энергии, которого хватало как на творчество, так и на разнообразные увлечения. Однако творчество Хемингуэя было достаточно неравномерным, а увлечения заканчивались разочарованиями. Он всю жизнь носил маску, за которой пряталась отчаянная, подавленная и болезненная душа, одержимая стремлением к гибели, прикосновение к которой не принесло счастья ни одной из четырех жен писателя.

В последние годы жизни Хемингуэя постоянно угнетала мысль, что он не сможет больше писать. Без этого он видел свою жизнь бессмысленной и невозможной. Его опасения были обоснованы — когда лауреата Нобелевской премии попросили составить пожелания для инаугурации будущего президента США Джона Кеннеди, он в течение недели смог “родить” всего четыре банальные строки. Незадолго до фатального выстрела Хемингуэй обратился к одному из близких друзей со странным вопросом: “Что происходит с человеком, когда он вдруг осознает, что уже не напишет ту книгу, которую поклялся написать?”

Писатель неоднократно пытался покончить с собой. Дважды его видели заряжающим ружье, к которому была прикреплена предсмертная записка. Когда Хемингуэй летел в клинику Мейо в Миннесоте, чтобы пройти курс шоковой терапии и избавиться от депрессии, он пытался открыть люк и выброситься из самолета. Во время дозаправки на земле художника силой оттащили от вращающегося пропеллера. После курса терапии врачи клиники пришли к выводу, что писатель здоров, и отправили его домой. Внешне он выглядел нормальным, стал очень спокойным и внимательным к близким. Но только внешне. В канун самоубийства он рано отошел ко сну. Утром, пока жена спала, писатель поднялся, прошел в комнату, где хранились охотничьи ружья, выбрал свой любимый дробовик “Аберкромби и Финч”, вложил по патрону в оба ствола, вставил дуло в рот и нажал на курок большим пальцем ноги. Никакой записки с объяснением причины найдено не было.

Тяжелая наследственная аура Хемингуэя повлияла и на судьбы его потомков. Первый сын, Грегори, стал трансвеститом. Для писателя, всю жизнь подчеркивавшего свое мужество, это было настоящей трагедией. Он заставил сына пройти 98 сеансов электросудорожной терапии, но это не помогло. Грегори был заключен в камеру за прогулку нагишом, где и умер от сердечного приступа. Второй его сын, Патрик, в 18 лет заболел шизофренией, но сумел вылечиться и выехал в Африку, где стал профессиональным проводником сафари. Брат писателя Лестер, который был младше Эрнеста на шестнадцать лет, с детства боготворил его и очень гордился своим братом. Лестер пытался наследовать его во всем: также увлекся охотой и рыбалкой. Через год после самоубийства Эрни он написал книгу мемуаров “Мой брат Эрнест Хемингуэй”, ставшую бестселлером. Лестер пошел до конца в своем следовании — в 1982 году он также застрелился из ружья.

Внучка писателя, Марго, покончила с собой ровно через 35 лет, день в день после гибели своего знаменитого деда. Марго, обладая внешностью голливудской кинозвезды, в двадцать лет стала самой высокооплачиваемой моделью Америки, снялась в нескольких фильмах. К 1996 году, когда ей исполнились сорок пять, от былой красоты не осталось и следа. Многолетний алкоголизм, булимия и депрессия на грани тяжелого психического заболевания сделали свое дело, и она решила свести счеты с жизнью. Марго не любила кровь, потому в качестве орудия самоубийства, в отличие от родственников-мужчин, выбрала сильнодействующее снотворное. Однако первым звеном данной цепи самоубийств был не Эрнест Хемингуэй, а его дед по материнской линии. Он пытался свести счеты с жизнью, но, к счастью, неудачно. В 1928 году из пистолета застрелился отец писателя. По словам матери, покончить с собой его заставила навязчивая идея о плохом здоровье и больших долгах.

Хемингуэй всегда хотел “запомниться людям как писатель, а не как человек, побывавший на войне, охотник, пьянчуга и ресторанный дебошир”. Будучи незаурядной личностью, он понимал, что бездарно растратил силы и значительную часть своего дара. Скорее всего, осознание горькой правды и заставило его утром 2 июля 1961 года нажать на курок. Грохот выстрела услышала вся читающая планета.

Джек Лондон (1876–1916 гг.)

Джек Лондон — известный американский писатель, покончивший с собой на сороковом году жизни. Его смерть кажется неестественной и бессмысленной. В творчестве Лондона ярко и четко звучит гимн жизни. Герои его рассказов и романов — волевые сильные люди, преодолевающие невероятные трудности. Они ставят цель, настойчиво идут к ней и всегда побеждают вопреки обстоятельствам. После чтения его книг хочется жить. Жить сильно, несмотря ни на что. Материал для своего творчества писатель черпал из собственной жизни — его биография читается на одном дыхании, как захватывающий приключенческий роман.

Жизнь мастера была довольно нелегкой — в молодости он поменял множество профессий, объездив всю страну. Он был пиратом, моряком, бродягой, почтальоном, вместе с другими искателями счастья ринулся на Аляску в поисках золота. Он многократно сталкивался со смертью, но только громко смеялся и плевал ей в лицо. Для того, чтобы первый рассказ будущего писателя был принят в печать, ему пришлись потратить столько сил, что хватило бы на несколько жизней. Однажды он полностью впал в отчаяние и, задумав покончить с собой, сел писать прощальные письма. По счастливой случайности в это время пришел его друг, также уставший от жизни без будущего, — в то время тяжелый 14-часовой рабочий день семь раз в неделю, за который платили гроши, был нормой. Джеку, обладавшему даром убеждения, удалось уговорить его отказаться от самоубийства и вместе с ним, по-видимому, убедить и себя.

С детства Лондон страдал приступами депрессии, но никто из многочисленных друзей и знакомых не знал об этом. Он всегда был полон кипучей энергии и жизни, даже в самые тяжелые моменты улыбался и подбадривал других. Только сильная воля помогала писателю справляться с приступами разочарования, он никогда не сидел сложа руки. Работоспособность Джека поражала всех, кто его знал, — чаще всего он работал по 17–19 часов в сутки, за пятнадцать лет он написал столько, сколько многие не написали и за всю жизнь — полное собрание произведений писателя составило 40 томов.

Все, что он делал, он делал в полную силу: работал — до седьмого пота, творил — сильными и большими мазками, смеялся громко, до изнеможения, заражая других. Писатель жил в условиях свободной и щедрой природы Калифорнии и сам всю жизнь был свободным и щедрым относительно окружающего мира. Он по-настоящему любил людей и искренне верил в их честность и доброту. Своим бесстрашием, выносливостью и живучестью Лондон напоминал медведя гризли, изображенного на флаге штата.

К весне 1913 года он стал самим знаменитым и высокооплачиваемым писателем в мире, заняв место, принадлежавшее Киплингу в начале 20-го века. В то же время, удалось завершить самый грандиозный нелитературный проект в жизни писателя — Джек купил огромный участок земли, решив провести здесь вторую половину жизни. Здесь же строился большой дом, названный Домом Волка, было посажено 140 тысяч эвкалиптов.

Дом Волка был мечтой всей его жизни, на строительство было потрачено несколько лет труда и 80 000 долларов — сумма по тем временам фантастическая. Но в ночь перед переездом случилось непоправимое — дом был подожжен недоброжелателями сразу с нескольких сторон. Джеку оставались только смотреть, как огонь пожирает то, во что было вложено столько труда и души. На рассвете, когда все, что могло сгореть, — сгорело, он спокойно сказал: “Завтра начнем строить заново”. Но дому не суждено было опять появиться на пепелище — в эту ночь что-то сгорело в сердце писателя. Навсегда.

Однако этот год был одним из самих плодотворных в его творчестве. Тогда были написаны лучшие романы “Джон ячменное зерно” и “Лунная долина”, но нарастающее разочарование все больше и больше переполняло душу писателя. Как всегда, работа помогала ему. В это время Лондон написал, наверное, свой самый необычный роман “Звездный странник”, пропитанный глубокой жалостью к человеку, тонкий и музыкальный, вынуждающий жить несмотря ни на что, бороться и всегда побеждать.

Все чаще возникают приступы безысходности, когда сильная воля и жизнелюбие полностью оставляют творца. Он стал понемногу пить. Всего год назад, возвращаясь на пароходе с восточной стороны мыса Горн, он взял с собой в путешествие кроме тысячи книги и брошюр, которые ему нужно было проштудировать, сорок галлонов виски. “Когда мы причалим в Сиетле, будет либо прочитана тысяча книг, либо исчезнет содержимое сорока галлонов”. После завершения путешествия все книги были прочитаны, а виски осталось нетронутым. Но теперь все изменилось: алкоголь требовался для того, чтобы убить время. Казались, ушло все — молодость, здоровье, ясность мысли. Болезнь вынуждала его напиваться, чтобы забыться, но утром он просыпался, и все начиналось сначала.

Джек все больше разочаровывался в людях, окружавших его. Неудачи продолжали преследовать его — 140 000 эвкалиптовых деревьев, которые должны были через двадцать лет принести целое состояние, вдруг оказались ненужными. Развалились и другие начинания, связанные с сельским хозяйством, обострились отношения с дочерью. Всю жизнь он сталкивался с трудностями, но легко преодолевал их, они даже доставляли ему радость, добавляя жизни определенный аромат. Но Лондон устал от нее.

На содержание ранчо были необходимы немалые деньги. Для этого он должен был писать, выжимать из себя ежедневную порцию — тысячу слов. Раньше мастер писал, потому что не мог не творить, затем это стало тяжелой повинностью. “Необходимость — вот что вынуждает меня писать. Необходимость. Иначе я никогда больше не написал бы ни строчки”. Он спрятался в стенах своего кабинета, читая грустные и злобые письма — его последним романом “Хозяйка маленького дома” были неудовлетворены как критики, так и преданные читатели. Появился страх обезуметь. Мозг был истощен и не выдерживал избыточной нагрузки, но он был вынужден писать ежедневно. Писатель боялся сойти с ума и молил дочь отчима Элоизу: “Если я потеряю разум, обещай, что не отправишь меня в больницу”.

Лондон понимал, что загнал себя в тупик, и пытался вернуть себе ту неутомимую волю к жизни, всегда пылавшую в его глазах. В надежде, что солнце излечит его черную депрессию, в июле 1916 года он с женой отправился на Гавайи. Но все было напрасно — ничего не помогало. Оставалось одно — пить, пить и пить. Когда он вернулся, друзья не узнали его — писатель располнел, лицо отекло, глаза угасли. Он выглядел намного старше своего возраста.

Перед тем как уйти в мир иной, он написал два прекрасных рассказа — “Как аргонавты в древности” об Аляске и “Принцесса” — о Дороге, в которую он всегда верил, возвращавшую его в те годы, когда все еще было впереди. В ночь на 22 ноября 1916 года Джек покончил с собой. Утром его нашли на веранде в глубоком обмороке. Рядом валялись два пустых флакона с морфием и атропином, а также блокнот, весь исписанный расчетами смертельной дозы яда. Врачи напрасно боролись за его жизнь, и около семи вечера гения не стало. Его тело кремировали, а урну с прахом предали земле в том месте, где Джек Лондон мечтал в труде и славе провести вторую половину своей жизни, на высоком и живописном холме на Ранчо Красоты. Здесь он и упокоился.

Александр Пушкин (1799–1837 гг.)

Многие современники русского поэта замечали резкие колебания его настроения. “Случалось удивляться его эмоциональным переходам”. (Пущин). “Трудно было с ним сблизиться. Он был очень неравным в обращении с другими: то шумно веселым, то дерзким, то томительно занудным, и невозможно было предугадать, в каком настроении он будет через минуту”. (А. Керн). Данные колебания не характеризовались строгой цикличностью и, судя по всему, периоды эйфории преобладали над периодами подавленности.

Упомянутые перепады можно проследить с первых лет жизни Пушкина. В раннем детстве он был толстым, неповоротливым, мрачным и сосредоточенным ребенком, предпочитающим одиночество, а не игры с ровесниками. Но неожиданно для всех в 7 лет он вдруг стал “резвым и необузданным”. В 12 лет Пушкин поступил в лицей, и его настроение продолжало все время меняться. “Видишь его поглощенным не по годам в раздумья и чтение, и вдруг он внезапно оставляет занятие, впадает в бешенство из-за каких-то пустяков: кто-то бежал быстрее него или одним ударом сбил все кегли”. Поэт закончил лицей в 18 лет и с того времени жил в Петербурге, где поступил на службу. Период 1817–1820 гг. характеризуется резкими приступами возбуждения. Один из типичных отзывов современников, относящихся к тому времени: “Пушкин был вспыльчивым до бешенства, вечно рассеянным, погруженным в мечты, с необузданными страстями. Характерные черты души поэта — полная неуравновешенность, готовность отдаться впечатлениям, способность глубоко, но быстро их переживать”.

Данный период сменяется тяжелой депрессией, в письмах друзьям поэт жалуется на полную апатию, отсутствие каких-либо впечатлений, потерю вдохновения. Затем снова наступает фаза возбуждения, во время которой у поэта постоянно возникают конфликты с окружающими, — о дуэлях Пушкина в тот период говорил весь Петербург.

Вскоре его высылают из Петербурга в Екатеринослав. Опять наступает депрессия, и даже богатство южной природы не трогает его душу, чему он сам впоследствии удивлялся. За четыре месяца данного периода Пушкин написал только две маленькие элегии, эпиграмму и эпилог к “Руслану и Людмиле”, в котором с горечью говорит об утрате вдохновения.

И снова та же необузданность, приступы возбуждения начинаются у поэта в период ссылок, в Кишиневе и Одессе. Бартенев так описывает его жизнь в Молдавии: “У Пушкина отмечаются частые приступы безудержного гнева, в которые он впадал по поводу любой мелочи жизни. На его настроении резко отражались противоречия его повседневной жизни и служения искусству, в нем было две личности: Пушкин-человек и Пушкин-поэт”. Начальник поэта в Кишиневе получал бесконечные жалобы на выходки мастера: драки, дуэли и другие приключения.

Начиная с 1825 года, периоды депрессии становятся глубже и длительнее, а периоды воодушевления — наблюдаются все реже. “Я не могу больше работать, здесь, на берегу реки, я хотел бы построить себе дом и стать отшельником”, — пишет поэт. Многие факты биографии и наблюдения близких свидетельствуют о том, что в последние годы жизни он находился в подавленном состоянии, которое современная медицина отнесла бы к разряду депрессивных. Дуэль Пушкина и последовавшая за ней смерть чем-то напоминают самоубийство. Вся цепь событий, приведших к фатальному выстрелу, говорит о том, что гений сознательно искал повода для столкновения. Дуэль с Дантесом не была случайностью — ей предшествовали еще два вызова на дуэль с Сологубом и Репниним, которые поэт сделал за последние полтора года жизни. К счастью, дуэли не состоялась, но данные примеры являются показательными — Пушкин сам стремился найти повод для конфликта. И в молодости горячий нрав писателя также не раз приводил к дуэли, но в последние годы жизни это стремление стало патологическим.

В то утро, подкошенный выстрелом Дантеса, на снег упал уже не тот Пушкин, образ которого описан в хрестоматии по литературе, — молодой, полный жизни, творческих планов и неугомонной энергии. Нет, это был гаснущий, уставший человек, искавший своей смерти. Это подтверждает и фраза, записанная со слов Е. Вревской: “За несколько дней до дуэли Пушкин, встретившись в театре с баронессой N, сам сообщил ей о намерении искать смерть”. Сестра Александра Сергеевича считала, что “если бы пуля Дантеса не прервала его жизнь, то он вряд ли пережил бы сорокалетний возраст”.

И в самом деле, здоровье Пушкина в конце 1833 года резко изменилось. “Пылкого, вдохновенного Пушкина уже не было. Какая-то печаль лежала на его лице”. Осипова вспоминает, как в 1835 году “приехал Пушкин, грустный и усталый...” Муж сестры поэта пишет: “Сестра была (в январе 1836 года) поражена его худобой, желтизной лица и расстройством нервов. Ал. Серг. не мог долго сидеть на одном месте, вздрагивал от звонка и шума...”

Начиная с 1834 года, в письмах Пушкина все время встречается фраза: “Желчь волнует меня...”, “От желчи здесь не убережешься...”, “У меня решительно сплин...”, “Желчь неугомонна...”, “Все дни болит голова...”, “Начинаний много, но ни к чему нет влечения...”, “Головная боль одолела меня...”. Эти строки написаны человеком больным, разбитым, утратившим интерес к жизни и страдающим депрессией. Этому способствовали противоречия как политического, так и личного характера. Двойственное отношение к своему социальному положению, запутанные материальные дела и невозможность изменить жизнь — покинуть столицу без того, чтобы рассориться с царским двором. Все это расшатало силы поэта и привело его к состоянию, выход из которого он начал искать в смерти.

Иоганн Гете (1749–1832 гг.)

Тот, кто знаком с биографией этого сильного и жизнерадостного человека, вряд ли поверит, что Гете мог испытывать разочарования. Тем не менее, в его жизни была тяжелая депрессия, продолжавшаяся целых полтора года.

В 19 лет в жизни писателя наступает черная полоса: сначала разбивается его большая любовь к Катарин Шонкопф, затем убивают его любимого учителя Йоганна Винкельмана, что, по словам великого поэта, стало “громом среди ясного неба” и перевернуло всю его жизнь. Погруженный в меланхолию, он сжигает все свои записи и даже пытается покончить с собой. Спустя некоторое время Гете возвращается в родной дом во Франкфурте, поскольку у него нет больше сил продолжать учебу в Лейпцигском университете. Почти полтора года выпали из жизни — время, проведенное поэтом “в большой тревоге и упадке духа”, чувствовавшего себя “больным, страдающим душой, а не телом”, — так вспоминает Гете свои юные годы 60 лет спустя, в автобиографии “Поэзия и правда”.

Сергей Рахманинов (1873–1943 гг.)

В 1897 г. в Петербурге состоялась премьера Первой симфонии. Молодой композитор возлагал на нее большие надежды, но критика и публика не смогли понять новаторскую идею автора и приняли произведение в штыки. Рахманинов был очень чувствительным человеком и после провала симфонии погрузился в тяжелую депрессию. За три следующих года он не смог написать ни одной ноты. Депрессию усилило неожиданное замужество Веры Скалон, которую молодой композитор очень любил.

Рахманинов не смог справиться с данным состоянием самостоятельно и обратился к известному в то время гипнотерапевту Н. А. Далю, большому любителю музыки и поклоннику творчества молодого композитора. Во время своих сеансов Даль многократно повторял: “Вы молоды и должны работать”, применяя метод, который современная психотерапия назвала бы методом творческой визуализации. Даль говорил: “Вы должны постоянно представлять и думать, что ваша новая композиция будет иметь огромный успех”. Именно тогда Рахманинов написал свой знаменитый Второй фортепианный концерт, вторую и третью часть которого он посвятил Далю. Финал концерта стал апофеозом радости и жизнелюбия. Концерт был завершен и впервые исполнен в 1901 г.

Следующие 16 лет — наиболее плодотворный период в творчестве Рахманинова, прерванный революцией 1917 года. Композитор был вынужден эмигрировать, и, проведя несколько месяцев в Скандинавии, осенью 1918 года он переезжает в США, где и остается до конца жизни. В Америке Рахманинов погружается в депрессию, не такую глубокую, как юношеская, но достаточно продолжительную. Он написал всего шесть оригинальных произведений, в том числе 3-ю симфонию и Рапсодию на тему Паганини. Сам композитор говорил: “Выехав из России, я утратил желание творить. Покинув родину, я потерял самого себя. У изгнанника, утратившего музыкальные корни, традиции и родную почву, нет другого утешения, кроме безмолвия мертвых воспоминаний”.

Роберт Шуман (1810–1856 гг.)

Шуман — гениальный немецкий композитор, автор множества известных произведений, наиболее ярким из которых считаются “Мечты любви”. В отличие от Рахманинова, его депрессия не была связана с внешними обстоятельствами, а развивалась по своим, внутренним законам. Шуман страдал тем же заболеванием, что и Гоголь — маниакально-депрессивным психозом, для которого характерны чередование фаз депрессии и мании.

Начиная с тридцатилетнего возраста, болезнь все больше отражается на жизни и творчестве композитора. Его жена, талантливая пианистка, подавленная состоянием мужа, выступает все реже, к тому же она просто побаивается исполнять его композиции. Это же делает и Ференц Лист, “дозировавший” Шумана, будто интуитивно чувствуя заложенную в его мелодии безумную, разрушительную силу.

Несмотря на болезнь, композитор продолжает писать музыку. Свой знаменитый фортепианный концерт A-moll он создал именно в период обострения болезни. В это же время мастер работает над Второй симфонией, по настроению являющейся полной противоположностью концерту. Слушая эту музыку, можно почувствовать, как творец находится под воздействием болезни, но борется с ней изо всех сил. По словам Шумана, именно два упомянутых произведения отражают суть его внутреннего сопротивления заболеванию. Глубокое отчаяние, преодоление страданий, возвращение к жизни — данная тема звучит в музыке Второй симфонии.

Состояние Шумана продолжает ухудшаться — в феврале 1854 года ему “послышался странный тягучий звук, зазвучала музыка в исполнении каких-то неземных инструментов, а затем все исчезло — только страх и ничего более”. 27 февраля он пытается покончить с собой, прыгнув в Рейн, но его успевают вытянуть из воды. После этого эпизода композитор сказал жене: “Нужно поместить меня в сумасшедший дом — в своих чувствах я уже не свободен...”.

Была выбрана одна из лучших клиник недалеко от Бонна, в которой были созданы прекрасные условия для больного. С опаской его пускают к фортепиано, на котором он иногда играет в четыре руки вместе с Иоганнесом Брамсом. Брамс был рядом с больным и в последние месяцы жизни Шумана, который из-за патологической боязни отравления не прикасался к пище, иногда позволяя себе фруктовое желе или глоток вина. Тем не менее, композитор прожил еще год, пережив несколько сильных приступов. Его жизнь оборвалась 29 июля 1856 года.

Выводы

Депрессия не является редкостью среди талантливых людей, и, как видно из вышеприведенных клинических случаев, скорее наоборот, постоянно присутствует в жизни тех, кто оставил глубокий след в истории культуры. Как ее трактовать в подобном ракурсе, еще до сих пор остается предметом споров — как сопутствующий синдром, наслоенный на асимметричную психику гения, или как один из мотивирующих факторов творчества? Немецкий психиатр Карл Ясперс когда-то очень удачно заметил: “Отчаяние — основа надежды” и, возможно, в этом есть определенный смысл. Не сложно мыслить парадоксально, будучи способным рассмотреть определенную вещь с другой точки (или точек) зрения, трудно найти основания для этого. Причина депрессивных всплесков лежит намного глубже личных проблем, сексуальной неудовлетворенности или социальной фрустрации — она касается фундаментальных вопросов, встающих перед человеком на определенном этапе его жизи: “Кто я?”, “Для чего живу?”, “Что останется после меня?”. И, возможно, именно тогда, когда отчаяние парализует душу, осознающую априорную неспособность дать полный и верный ответ на подобные вопросы, рука судорожно ищет перо, смычок или кисть, чтобы жестоко ударить безразличный абсурд ниже пояса и через поэмы, симфонии, картины и другие культурные фномены доказать смертельно уставшему и больному человечеству ценность, величие и непобедимость творческой воли личности.

Подготовил Юрий Матвиенко

ЛИТЕРАТУРА

  • 1. Andreasen NC. The relationship between creativity and mood disorders. Dialogues Clin Neurosci. 2008;10(2):251-5.
  • 2. Hohenegger M. Schizophrenic thought disorder in musicians? A comment on Robert Schumann’s illness. Nervenarzt. 1991 Sep; 62(9):575.
  • 3. Janka Z. Artistic creativity and bipolar mood disorder. Orv Hetil. 2004 Aug 15; 145(33):1709-18.
  • 4. Martin CD. Ernest Hemingway: a psychological autopsy of a suicide. Psychiatry. 2006 Winter; 69 (4):351-61.
  • 5. Stiefelhagen P. The ailments of Johann W. On the 175th anniversary of Goethe’s death. Internist. 2007 Mar; 48(3):333-4.
  • 6. Tangen JM. Alexander Pushkin’s duel — biographic and medical aspects. Tidsskr Nor Laegeforen. 2000 Apr 10; 120(10):1170-2.
  • 7. Teply I. Robert Schumann’s psychosis. Bratisl Lek Listy. 1987 Nov; 88(5):546-55.
  • 8. Witztum E, Lerner V, Kalian M. Creativity and insanity: the enigmatic medical biography of Nikolai Gogol. J Med Biogr. 2000 May; 8(2):110-6.
  • 9. Wolf P. Creativity and chronic disease. Sergei Rachmaninov (1873-1943). West J Med. 2001 Nov; 175(5):354.