В ОКОНЧАНИЕ НОМЕРА
Обычный день врача в немецкой больнице
Меня зовут Олег, мне под пятьдесят, я работаю врачом-анестезиологом в небольшой немецкой больнице в северной части Германии. Сегодня я постараюсь описать почти типичный свой рабочий день.
Нагрузка врачей нашей специальности организована таким образом, чтобы специалист постоянно работал в разных местах — операционная, отделение интенсивной терапии, скорая помощь. Сегодня я врач "скорой помощи", вчера был в интенсивной терапии, завтра — операционная.
В Германии в наши обязанности входит еще и "скорая помощь". По статистике, примерно 70% выездов на “скорой” делают именно мои коллеги-анестезиологи.
Итак, сегодня день быстрой и шумной езды, день, когда я ношу красную куртку со множеством светоотражателей, тяжелые ботинки, которыми можно ходить по маслу, бензину, наступать на провода и при ходьбе слегка поскрипывать. Длится такое дежурство 12 часов. Да, и еще одно дополнение. В больнице фотографировать запрещено, поэтому много фотографий представить не могу. Часть будет сделана при помощи телефона, с соответствующим качеством. Вместо картинок будут диалоги, цифры, то есть рассказ инсайдера о буднях немецких врачей и больницы.
ПОДЪЕМ. Сегодня будильник будит меня около пяти.
Дежурство на “скорой” начинается в семь, я должен поесть, одеться и проехать около 50 км от моей квартиры до места работы. Такое расстояние считается в Германии абсолютно нормальным, никто не жалуется. Сто километров в день на работу и домой? Ерунда, нет повода для жалоб. За годы работы я проехал более 120 000 км в больницу и назад. Итак, ритуал умывания.
В начале шестого аппетита у меня нет. С трудом глотаю горячий кофе, безо всякого энтузиазма ем бутерброд.
На большее меня не хватает. Беру с собой ноутбук, фотоаппарат, телефон. Пора идти за машиной. В подъезде везде висят объявления — через 10 дней из-за каких-то работ на три недели будет отключен лифт. Ой, как страшно! Впервые за пять лет жизни в этом доме отключают лифт. В моей прежней жизни неизвестные мастера могли за ночь украсть электромотор из шахты лифта и безо всяких объявлений мы ходили пешком несколько месяцев.
Уже в полшестого на улице появляются велосипедисты.
ГАРАЖ. Это подземная часть гаража, есть еще наземная.
Моя машина стоит здесь. Перед стартом фотографирую приборную панель.
Видно, что возле указателя суточного пробега (вверху, справа) изображен гаечный ключик. Машина требует "инспекцион", но у меня нет времени. В обычный день я работаю до полпятого, почти час еду домой. В это время уже все автомастерские закрыты. Альтернативные решения я не ищу, так как "мой мастер" делает все просто классно и цена у него разумная. Не могу забыть, как я заехал в сервисный центр "VW" для замены масла. Увидел счет и чуть не упал. Потом все понял — в мастерской работают два турка (механиками), а в бюро сидят три немки и два немца. Эта пятерка усиленно клацает по клавиатуре. Понятно, что турки зарабатывают на семерых, а такие, как я, должны оплатить счет. Кстати, именно упомянутый сервисный центр в прошлом месяце закрыли! Мой мастер работает без перерывов и отпуска, иногда ему помогает еще один механик, но цена в два раза ниже, чем в фирменном центре.
ДОРОГА. Видите знак?
В этом месте две полосы скоростной дороги сливаются в одну. Кто так спланировал и зачем, понять невозможно. Два раза в день, с 7 до 8 часов и с 16 до 18 часов, здесь стоит толпа машин. Но это не совсем пробка, скорее так называемый "stop and go", то есть едут со скоростью 2–4 км в час. Классное место!
Мне до работы всего-то около 50 километров... И за сколько я проеду это расстояние? Есть два ответа — 40 минут или полтора часа. В первом случае я считаю, что поездка была "как всегда", во втором проклинаю изобретателей грузовиков, ведущих радиоканалов и позже весь мир. Почему такая дурацкая реакция? В случае "быстрой" езды я еду со скоростью примерно 70 км в час. Быстрее не получается, на пути есть 5 или 6 светофоров, железнодорожный переезд, по моей дороге едут трактора с картошкой и свеклой.
Все происходит так: где-то недалеко от нас, как правило, при обгоне, дальнобойщик не справляется с управлением и его машина или вылетает на встречную полосу (протаранив стальные ограждения), или переворачивается, блокировав две или три полосы. Чуть позже подъедет полиция и “скорая помощь”, еще позже — техническая служба. Дорога остается закрытой на три-четыре часа. В это время полиция пытается направить потоки машин по разгрузочным дорогам. Практически это означает, что скорость движения резко снижается и по пути еще пара грузовиков бьются бортами или кабинами. Все. Коллапс. А какую роль играет радио? Почти никакую. Каждые пятнадцать минут диктор бодро докладывает о ситуации на дорогах, то есть четверть часа уже потеряно. Во-вторых, радио в Германии вещает на немецком языке. Для кого-то это естественно. Проблема заключается в том, что по автобанам ездят грузовики со всего Евросоюза и Европы. Водитель из Турции, Польши или Португалии, выслушав немецкую скороговорку, продолжает ехать. Куда? Вперед! Пробка растет очень быстро, у полиции нет возможности каждому водителю знаками показать, куда надо ехать. Коллапс. Вавилон. Хаос. Поэтому именно в дни дежурств на скорой я выезжаю очень рано. Опаздывать нельзя. Да, кстати, о пробках.
Позавчерашние газеты опубликовали фотографию — короля Швеции собственной персоной, сидящего за рулем “феррари”, страдающего в пробке в Германии на автобане А2. Уже много лет я не думаю, что короли ездят в каретах с лакеями, но все как-то уж очень буднично — король за рулем, королева дремлет рядом на переднем сиденье. Нет лакеев в ливреях, нет военного караула. Про его машину газета написала: стоимость около 190 000 евро, мощность двигателя 442 л. с., скорость 302 км в час, разгон до скорости 100 км в час за 5,2 секунды.
В последнем номере автомобильного журнала привели интересную статистику. В виде показателя избрали длину всех пробок на всех автобанах Германии за год. Так вот, в 2002 году длина пробок была равна 321 000 километров, а в прошлом, 2010 году, уже 400 000 км.
По пути я успеваю сделать пару фотографий. Пейзаж с мельницей.
Цена на бензин сегодня такова: супер — 1,529 евро за литр, дизельное топливо — 1,409 евро за литр.
Цена меняется, как минимум, два раза в день. Повышение происходит всегда летом и во время каникул, когда дороги забиты машинами отпускников. Да, думаю, что читателям будет интересно узнать, что бензоколонка HEM, по данным одной из городских газет, принадлежит семье господина М. Каддафи. Эй, немец, купи бензин, поддержи Ливию!
Видите плакат-растяжку? Там написано, что "комплексный завтрак", состоящий из чашки кофе, бутерброда и газеты “Бильд” стоит 2,99 евро (курс: 1 евро — 39 рублей). При этом газета стоит 60 центов.
БОЛЬНИЦА. Въезд на стоянку для сотрудников. До 14 часов по пропускам, потом для всех свободен.
Здесь находятся машины “скорой помощи”.
Я иду по коридору к себе в отделение. На случай реанимации пациента в отделениях (терапия, хирургия, гинекология) предусмотрены передвижные "станции" для оказания помощи. Стандартный набор — дефибриллятор, все для искусственной вентиляции легких и неотложной помощи. На каждом этаже свой столик. Все регулярно контролируется и проверяется.
Наша рабочая комната. Если вы думаете, что два компьютера и два принтера означают, что качество работы в два раза выше, то вы ошибаетесь. В больнице компьютер — это очень дорогая печатная машинка для медработников.
Вот в такой куртке я буду ездить сегодня 12 часов.
К ней прилагаются темно-синие штаны и защитные ботинки с толстой подошвой и стальными чашками над пальцами стопы и вокруг пятки. А на улице уже в семь утра, в тени, плюс 25 градусов... Принимаю дежурство. Врач, работавший ночью, выглядит каким-то помятым, что ли. Спрашиваю: "Как дела? Что ночью делали?" Он хмуро отвечает: "Даже не успел постель постелить. С 19 часов до полседьмого мотались по всем больницам. Были в трех соседних городах, в четырех больницах, за ночь проехали около 160 километров". Из любопытства продолжаю: "Ну, ты же едешь домой, потерпи, потом сможешь выспаться." Он с отвращением отдает мне ключи, пейджер и так же вяло комментирует мои слова: "Нет. Я еду снова в больницу, я ведь терапевт и сегодня меня ждет еще один восьмичасовый день. Будь здоров". Мы прощаемся. Он отработал вчера днем восемь часов, потом двенадцать ночью и снова 8 дневных часов. Стандартная ситуация, ничего нового я не увидел. Ночью работают из-за денег, а не из любви к медицине. В Германии, несмотря на лукавые определения, был, есть и будет капитализм. Пусть даже и с человеческим лицом, но все равно капитализм. То есть основная цель владельца больницы или подстанции скорой помощи — деньги. Для того чтобы их заработать побольше, нужно, среди прочих мер, удешевить рабочий час.
Вот смотрите на фотографию. Эта листовка со вчерашнего дня висит в нашей рабочей комнате: "Прекратить перегрузку персонала в больницах!".
Профсоюз требует пересмотра тарифных соглашений и повышения почасовой оплаты. Постоянно вешает листовки и медленно готовит общественное мнение к забастовке. Вот простой пример. Мой рабочий день сегодня длится 12 часов, из них мне оплачивают 8 по нормальному тарифу, 1,5 часа тоже по нормальному (но через 2 месяца), а остаток, или 2,5 часа, я работаю бесплатно. Не только я, но и все остальные врачи. Если таких дежурств у меня в месяц не менее 4–5, то получается, что ежемесячно я дарю работодателю около 10 часов.
РАБОТА. Работа у меня разнообразная. Сегодня, кроме поездок на “скорой”, я еще смотрю пациентов перед операциями. Это тоже способ сэкономить деньги владельцу больницы. Формально я работаю на “скорой”, а на самом деле за одну зарплату вместо двух врачей.
Первый вызов уже в восемь часов. Диагноз сформулирован интересно — "16 лет, девушка, без сознания, средняя школа". Уже в пути можно предположить, что девушка пришла на экзамены и при температуре на улице около 28 градусов просто потеряла сознание. На самом деле жизнь приготовила нам другое. Мы несемся с сиреной, с проблесковыми маячками, скорость в городе за 70 км, за городом под 110. Минут через 10 после вызова мы уже на месте. По статистике, в Германии врач прибывает на место вызова через 18 минут? Мы улучшили показатель! В школьном дворе стоит группка школьников лет 15–17, пара взрослых женщин (учителя?), парамедики. Ко мне сразу подходит один из парамедиков и докладывает: "Девушка пришла в школу, вырвала, потеряла сознание, но вот теперь ее не могут найти!" Странно. Учитель повторяет этот рассказ слово в слово, но добавляет, что девушка уехала со своей мамой две-три минуты назад домой. Одна из учениц уточняет: "Она была в стельку пьяная, вырвала, наверное, полведра пива и чего-то еще". Ну да, это уже судьба, наверное. В возрасте 15–16 лет уже в восемь утра девушка в стельку пьяна. Сообщаем на базу и едем спокойно домой. По данным журнала "Deutsches Ärzteblatt", в 2009 в немецкие больницы из-за острого отравления алкоголем были доставлены 26 400 несовершеннолетних пациентов (25, Ausgabe B, 24 Juni 2011, S.1206).
В больнице у меня начинает непрерывно звонить телефон. Этот черный шайтан-труба не дает покоя ни днем, ни ночью. На этот раз меня просят быстро посмотреть одну даму. Она сломала руку и ее хотят побыстрее прооперировать. В приемном отделении лежит женщина лет 60. Она сегодня утром выпила две бутылки пива, потом упала. Рука сломана, но женщине не больно. Она мутно смотрит на меня, отвечает на все вопросы, зевает, просит нас позвонить сыну. Подобное в медицине называется "закон парных случаев". Один раз пьяный поступил, поступит и второй. Но странное время — пиво в девять утра?
Еще один вызов через 20 минут. Немолодой человек упал дома. Причина падения — боль в груди, острая и давящая. Для этих целей есть отшлифованная тактика. Пациента везем к нам в больницу, где его ожидает так называемый "Chestpain Unit", то есть "отделение для диагностики и лечения боли в области грудной клетки".
Вернулись в больницу, снова надо посмотреть пару пациентов "на сегодня". Снова пара переломов, потом сильная боль в животе.
Снова вызов. "Судорожный синдром" — так написано на мониторе пейджера. В квартире самой судороги мы уже не видим, пациент, к сожалению, не первый раз в подобной ситуации. Снова в больницу. Через час мы вернулись на базу.
После вызова я быстро иду в столовую. В связи с эпидемией вирусного заболевания в северной Германии из меню изъяты все "зеленые" салаты.
На подносах — консервированные фрукты и овощи, салат из майонеза и яиц. Стандартная чашка кофе, булочка, два кружка колбасы, сыр, консервированная фасоль и паприка. Стоит поздний завтрак 2 евро. Еще два года назад цена была ниже на 19% (НДС!). Но все равно цена в больничной столовой ниже, чем в кафе в городе.
Снова звонок. Звонит моя новая коллега — доктор С. Девушка окончила мединститут в Румынии всего-то полгода-год назад, сама нашла агентство по трудоустройству за границей, не зная немецкий язык, не имея знакомых и родственников в Германии, согласилась на работу в нашей больнице. Дальше все было как при ускоренной съемке — курс немецкого языка, дважды выпускные экзамены (в разных организациях), место работы у нас. А еще говорят, что женщины — это слабый пол! Она еще неопытная иммигрантка, первая реакция у нее — культурный шок. Я ей помогаю, так как когда-то был на ее месте и вполне могу себе представить ее ощущения. От скуки я спрашиваю у С. — "Слушай, тут же такая суета, нагрузки побольше, чем в Румынии. Стоит ли здесь работать? Нашла бы место дома, тихо, без напряжения работала бы в маленькой больнице..." Она, не задумываясь ни на секунду, сразу же ответила: "Понимаешь, я хочу увидеть мир, а после Германии мне будут открыты все двери!" Да, еще пара слов к портрету — девушка свободно говорит на английском, итальянском и французском языках. Если предположить, что французский и итальянский чем-то похожи на румынский, то английский и немецкий (уже сегодня на неплохом уровне!) весьма далеки. Мне потихоньку становится интересно, пока я свободен, пока никто нас не вызвал, можно поболтать с коллегами (учитывая, что я пишу "дневник"). Тему я выбрал самую простую — на черта такая работа, если мы все недовольны зарплатой и организацией труда. Первой "жертвой" моей провокации стала коллега-терапевт. Она печатала очередную, бесконечную, как "Повесть о Нибелунгах", выписку из истории болезни. После мягкого вступления я аккуратно перешел к основной теме. Как бы невзначай поинтересовался, а зачем в такой суете работать? Не проще ли сидеть дома и ничего не делать? "Нет, — сразу сказала, как отрезала коллега, — я шесть лет училась, чтобы быть бананом? Ты сам ведь из фанатиков медицины. Вот ты сможешь не работать? "Я признаюсь, что не смогу. Тут вошла молодая доктор, всего-то год у нас отработала. Я делаю незаметный жест и провоцирую дальше: "Привет, Анетта, — начинаю я, — слушай, мы с твоей подружкой договорились завтра уволиться и пару лет повалять дурака. Мы ищем в тебе поддержку". Анетта посмотрела на меня критически и говорит: "Ты ведь иностранец и, наверное, не понимаешь, что я окончила гимназию с баллом 1,0! То есть я всегда училась лучше всех. И в универе я была лучшая. Я поработаю тут лет пять-семь, получу опыт, знания. А потом уйду в частную практику. А вообще я вам не верю, вы оба известные хитрецы, я думаю, что вы организовываете вечеринку. Признавайтесь, что будет и где?" Эксперимент не удался. Безделье, как альтернатива работе, интереса не вызывает.
Еще несколько предоперационных бесед. Один из пациентов (пришел на плановую операцию — после перелома голени надо убрать пластинку) очень удивился, когда я рассказал о наркозе во время операции. Говорит мне: "Нарко-о-о-оз? Зачем же? Мне на работе сказали, что можно и без него!" Странный человек — пластинка длиной 15 см, на 5–7 шурупах... Спрашиваю вежливо: "А кто вы по специальности?" Он говорит: "Работаю в страховой фирме, страхуем недвижимость и риски предприятий". Интересно, если бы я им давал советы по страховкам, что бы я услышал? Но это случай международный, это было и в России. Тут ничего не поделаешь, интернет или умудренный жизнью сосед всегда авторитетнее, чем врач.
Снова вызов. На обратном пути нас отправляют по новому адресу. Уже почти 16 часов, а мы еще, кроме завтрака, ничего не ели. Вернулись и бросились сразу в столовку. Там едят хирурги. Как-то так сложилось, что анестезиологи едят с хирургами всегда отдельно, никто из нас не садится за стол к ним, и наоборот. А вот с терапевтами или гинекологами мы едим за одним столом безо всяких проблем. Через полчаса, сонные и ленивые, расходимся по отделениям. Обед стоимостью 3,5 евро представлен на фото.
Я назвал бы эту мясную штуку словом "котлета", но на немецком под этим подразумевается кусок мяса с косточкой. А это кулинарное изделие называется "фрикаделе", то есть почти фрикаделька!
В нашем отделении два анестезиолога и два терапевта обсуждают статью из последнего медицинского журнала. Вернее, не статью, а рекламное объявление. Вас ждет Франция!
Агентство по трудоустройству за границей предлагает врачам всех специальностей работу во Франции. Рабочая неделя на пять часов короче, чем в Германии, отпуск длиннее на неделю, оплачивают все курсы по повышению квалификации. Кстати, курсы — штука недешевая! Анестезиологи сразу отказываются из-за незнания французского языка, хотя больница обещает бесплатные курсы. Один из коллег нашел не менее привлекательное место в Норвегии. Там больница, чтобы получить квалифицированного врача, тоже оплачивает языковые курсы.
Есть еще место врача-педиатра (руководящая должность!) в больнице в городе Давос (Швейцария).
Знаете этот город, это где собирается элита со всего мира (иногда со своим гаремом, как пишут в немецких газетах)? Так вот, оказывается, и там мало врачей! Чудеса!
Потом мы поговорили о Швейцарии как о потенциальном работодателе. Многие согласны работать в немецкоговорящих кантонах. Там зарплата не намного отличается от немецкой, но организация рабочего дня значительно лучше..."
А насколько это все серьезно? Спрашиваю уже без шуток: "Ребята, а кто реально готов поехать? Это ведь все только теория!" Один из терапевтов сразу реагирует: "Зря ты так думаешь, Олег. Я через два месяца сдаю экзамен и потом с сертификатом врача-специалиста уеду куда-нибудь, где отношение к врачам лучше, чем здесь". И одна из анестезиологов его поддерживает, она тоже где-то через год планирует уволиться от нас и уехать в Скандинавию. А кто будет здесь работать?
Вот что значит некомпетентные руководители медицины. Если специалиста обмануть раз, он может стерпеть, если два, то он задумается, а если обманывать все время, то человек упакует чемодан и уедет в Норвегию, Францию или еще куда-нибудь. Сегодня специалисты с высшим образованием (и особенно со стажем работы) ценят себя достаточно высоко. Для того, чтобы окончить ВУЗ в Германии, надо приложить очень много усилий. За копейки работать сегодня никто не будет. Да и профсоюзы подогревают нас. Единая Европа стала единым рынком труда, конкуренция возросла и теперь "пролетариат" может довольно жестко говорить с работодателем. Жадность и недальновидность руководителей здравоохранения пугает и вызывает отвращение. Исход врачей из Германии уже стал нормой. По статистике, через пять лет здесь будет не хватать 5000 врачей. Откуда их взять? Может, проще адекватно платить своим врачам, чем готовить кадры для заграницы? Примерно такая же ситуация с инженерами, учителями, техническим персоналом.
Вот черт, еще один вызов. Мы летим с ревом сирены, через пятнадцать минут уже на месте. На стройке рабочие стоят вокруг лежащего товарища. Он, проработав весь день на жаре под 35 градусов, сразу после окончания рабочего дня выпил бутылку пива (330 мл, лежит в метре от него), две бутылочки по 125 мл ликера (25% алкоголя), заел их шоколадкой и выпил бутылку колы. Через минуту он лежал "в наркозе" на дороге. Это уже слишком, третий раз за сегодня! Повезли смельчака в больницу. А на улице, в тени, 29 градусов. Пот течет ручьем, в машинах работают кондиционеры. Все кашляют, сморкаются, чихают. Странная штука — как легко кондиционер-друг может стать врагом!
В 18 часов снова в больнице. Комната отдыха сестер и процедурная.
Жарко, воздух не движется, кожа липкая, одежда мокрая. Я выпил за сегодня 2,5 литра колы, литр чая, съел мороженое. Все равно противно и жарко. Странно, я приехал из страны, где все лето было под 30 градусов. За 10 немецких лет я ослаб и дезадаптировался...
Классное сегодня дежурство, спокойный день — штук десять предоперационных осмотров, штук пять-шесть выездов. За 12 часов успел два раза поесть, провести микроопрос, побеседовать о перемещениях врачей в Европе.
Уже в 20 часов я дома, после ужина и душа в 22 часа я в постели. Завтра меня ожидают восемь часов в операционной, без перерыва, но с паузами для кофе-чая.
Итак, итоги — двенадцать рабочих часов, полтора часа в пути. Восемь часов для сна. Сегодня у меня всего два с половиной! свободных часа в день.
Но я чувствую себя удовлетворенным, так как, в отличие от предпоследнего дежурства, у меня не было вызова на автоаварию, где вместо лечения я оформил два свидетельства о смерти, сегодня у меня не было реанимаций в доме престарелых, после чего мы обзванивали все отделения интенсивной терапии в радиусе 50 км от нас и постоянно слышали, что нет свободных мест или нет свободных аппаратов для искусственной вентиляции легких, и пришлось почти 45 минут с сиреной лететь по автобану в крупный город. Слава Богу, сегодня не было самоубийц, больных детей и осмотров трупов в подвалах. Я не исцелял пятью таблетками сотни немощных, я просто выполнял свой долг. Почти обычный трудовой день. Но я доволен жизнью.